Пол­ночь в пу­стыне Свя­той Горы

Ар­хи­манд­рит Иеро­фей (Вла­хос)

Я вышел и сел на ка­мень. На­сту­пи­ла пол­ная тем­но­та. Шум моря слы­шал­ся из­да­ле­ка. Вся сла­дость веч­но­сти охва­ти­ла мою мя­ту­щу­ю­ся душу. Бес­ко­неч­ный покой. Я явно чув­ство­вал при­сут­ствие Бо­го­че­ло­ве­ка, Ко­то­рый знает, чем на­пол­нить пу­стын­ное место и как бы оста­но­вив­ше­е­ся время. Такие мо­мен­ты я лишь два­жды пе­ре­жи­вал в своей жизни. Пер­вый раз, когда малым ди­тя­тей, на­хо­дясь на руках сво­е­го крест­но­го отца (вос­при­ем­ни­ка), я слу­шал огла­ше­ние и уста­ми его из­гнал диа­во­ла, чтобы спо­до­бить­ся войти во свя­тую ку­пель и стать до­стой­ным чле­ном Тела Хри­сто­ва. Вто­рой раз - в этот вечер, здесь, в уда­лен­ном месте Свя­той Горы, когда свя­ты­ми и бла­го­сло­вен­ны­ми уста­ми стар­ца я при­нял огла­ше­ние, чтобы спо­до­бить­ся войти во вто­рую ку­пель по­ка­я­ния и встре­чи с Богом. С тем лишь един­ствен­ным раз­ли­чи­ем, что пер­вый раз я не по­ни­мал мно­го­го (почти ни­че­го), ныне же едва ли не пол­но­стью отдаю себе отчет в каж­дом дви­же­нии к Богу... В этот вечер Бог по­слал мне свою манну и в лице свя­то­го пу­стын­ни­ка на­пи­тал меня.

Про­рок Исаия го­во­рит: "Бла­жен, кто имеет в Сионе семя и род­ных в Иеру­са­ли­ме". Это весь­ма глу­бо­ко ис­тол­ко­вы­ва­ет афон­ский монах, игу­мен мо­на­сты­ря Став­ро­ни­ки­та: "Все мы можем ска­зать, что яв­ля­ем­ся бла­жен­ны­ми, ибо имеем в Сионе Пра­во­сла­вия - на Свя­той Горе - семя - свя­тых по­движ­ни­ков и в гор­нем Иеру­са­ли­ме таких род­ных. Они живут для нас, пред­став­ляя собой свет и на­деж­ду в на­сто­я­щей и бу­ду­щей нашей жизни".

Я хотел по­про­бо­вать осу­ще­ствить на прак­ти­ке то, о чем го­во­рил мне ста­рец-по­движ­ник, ко­то­рый в ходе бе­се­ды по­и­стине явил­ся для меня "тай­но­вод­цем более, неже­ли за­ко­но­учи­те­лем" (авва Пимен). Я скло­нил го­ло­ву, спря­тав ее между ко­ле­ней (как делал про­рок Илия на горе Кар­мил), и начал воз­гре­вать серд­це с тем, чтобы потом при­сту­пить к Иису­со­вой мо­лит­ве.

Ноч­ные часы жи­во­твор­ны для мо­на­хов, ко­то­рые яв­ля­ют­ся "ма­стер­ски­ми непре­кра­ща­ю­щей­ся мо­лит­вы, при­ят­ный на­уч­ный труд ко­то­рых - па­мя­то­ва­ние об Иису­се в серд­це". Ночь бла­го­при­ят­но воз­дей­ству­ет на рав­но­ан­гель­скую жизнь ино­ков, и по­это­му ей от­да­ют пред­по­чте­ние в умном де­ла­нии и мо­лит­ве. Мо­на­хи упразд­ня­ют ночь, ибо мо­на­ше­ская жизнь упразд­ня­ет все. Она упразд­ня­ет смерть, т.к. в браке пе­ре­да­ет­ся жизнь, но од­но­вре­мен­но пе­ре­да­ет­ся и смерть. Рож­да­ет­ся новое су­ще­ство, ко­то­ро­му пред­сто­ит уме­реть. Дев­ствен­ная же жизнь кла­дет конец смер­ти - ти­ра­ну че­ло­ве­ка. В мо­на­хе на­чи­на­ет­ся веч­ность - дей­стви­тель­ная жизнь; он живет эс­ха­то­ло­ги­че­ской дей­стви­тель­но­стью, ан­гель­ским об­ра­зом жизни. Гос­подь ска­зал: "Чада века сего же­нят­ся и вы­хо­дят замуж, а спо­до­бив­ши­е­ся до­стиг­нуть того века и Вос­кре­се­ния из мерт­вых ни же­нят­ся, ни замуж не вы­хо­дят" (Лк. 20:34-35). Монах при­над­ле­жит дру­го­му веку. На­сто­я­щая жизнь ста­но­вит­ся веч­но­стью, вре­мен­ной вне­вре­мен­но­стью! "Дев­ство, хотя и ходит по земле, при­част­но Небес­но­му" (свя­той Ме­фо­дий Олим­пий­ский). По­это­му можно утвер­ждать, что дев­ствен­ная жизнь есть упразд­не­ние ночи. Ночь ста­но­вит­ся днем при эс­ха­то­ло­ги­че­ском и ан­гель­ском об­ра­зе жизни. Если, по Апо­ка­лип­си­су, "ночи не будет там", то и здесь для тех, кто яв­ля­ет­ся ан­ге­ла­ми во плоти, не долж­на су­ще­ство­вать ночь. Агнец, Солн­це, Хри­стос про­све­ща­ет все!

Как утвер­жда­ют свя­тые отцы, "ночь по­лез­на всем": и де­ла­те­лям, и со­зер­ца­те­лям. Де­ла­те­ли - это мо­на­хи, на­хо­дя­щи­е­ся на пер­вом этапе мо­на­ше­ской жизни, ко­то­рым необ­хо­ди­мо бо­роть­ся со сво­и­ми стра­стя­ми, чтобы пре­об­ра­зить­ся в бо­же­ствен­ной любви. Они - "ско­то­во­ды", ибо ста­ра­ют­ся обуз­дать "ско­тов" - ис­пор­чен­ные со­сто­я­ния души. Мо­на­хи-со­зер­ца­те­ли - те, кто про­шел этот этап, осво­бо­дил­ся от раб­ства еги­пет­ско­го (от стра­стей) и до­стиг пу­сты­ни бес­стра­стия. Это - "пас­ты­ри", ко­то­рые за­бо­тят­ся об овцах (о чи­сто­те ума и чи­сто­те серд­ца) на вер­ши­нах бо­го­зре­ния. Отцы го­во­рят, что для обеих ка­те­го­рий мо­на­хов ночь необ­хо­ди­ма и по­лез­на. Де­ла­те­ли вспо­ми­на­ют о гре­хах, со­вер­шен­ных в те­че­ние дня, о "сму­ще­нии па­де­ний". С по­мо­щью Жи­во­тво­ря­щей бла­го­да­ти они об­ре­та­ют "в ис­тине и не меч­та­тель­но некое со­сто­я­ние души и тела" и на­чи­на­ют затем во­пить: "Гос­по­ди Иису­се Хри­сте, Сыне Божий, по­ми­луй мя". Они не остав­ля­ют в пе­ще­рах под­со­зна­ния свои пре­ступ­ные мысли, по­стыд­ные же­ла­ния и гре­хов­ные дела, но силой бла­го­да­ти вхо­дят в эти пе­ще­ры и из­го­ня­ют все, от чего от­вра­ти­лись, и, таким об­ра­зом, ис­це­ля­ют­ся, очи­ща­ют серд­це и ум не толь­ко от слож­ных, но и от про­стых по­мыс­лов. Со­зер­ца­те­ли по-иному про­во­дят ноч­ные часы. Очи­щен­ные от про­ти­во­есте­ствен­ных со­сто­я­ний, они в ос­нов­ном сла­вят Три­еди­но­го Свя­то­го Бога. Их ум - в без­мол­вии. Они на­прав­ля­ют мысль и серд­це к вер­ши­нам со­зер­ца­ния. При на­ступ­ле­нии су­ме­рек они по­мыш­ля­ют о дне тво­ре­ния, когда "земля была без­вид­на и пуста и тьма - над без­дной". Едва по­яв­ля­ют­ся звез­ды, они вспо­ми­на­ют об их со­зда­нии и, по­доб­но Ан­ге­лам, ко­то­рые тот­час про­сла­ви­ли тогда Бога, поют хвалу ныне Богу о всем тво­ре­нии. В то время как дру­гие спят и слов­но не су­ще­ству­ют, они бодр­ству­ют на­едине с Богом и сла­во­сло­вят Его, как Адам до гре­хо­па­де­ния. При по­яв­ле­нии грома и мол­ний они по­мыш­ля­ют о Дне Страш­но­го Суда. В крике птиц они слы­шат голос труб, при­зы­ва­ю­щих мерт­вых вос­стать из гро­бов. Утрен­няя заря и рас­свет на­по­ми­на­ют им яв­ле­ние Чест­но­го и Жи­во­тво­ря­ще­го Кре­ста, зна­ме­ния Сына Че­ло­ве­че­ско­го. Си­я­ние солн­ца на­по­ми­на­ет им о при­хо­де во славе Солн­ца Прав­ды, Хри­ста. Под­ни­ма­ю­щи­е­ся тогда для про­слав­ле­ния Хри­ста - это свя­тые, ко­то­рые "вос­хи­ща­ют­ся на об­ла­ках для встре­чи с Гос­по­дом на воз­ду­хе", нера­дя­щие же о том, чтобы при вос­хо­де солн­ца сла­во­сло­вить Бога, и спя­щие - это под­ле­жа­щие бу­ду­ще­му осуж­де­нию греш­ни­ки...

Таким об­ра­зом я ста­рал­ся жить в ту ночь. Та­ки­ми мыс­ля­ми пы­тал­ся со­греть свое греш­ное и хо­лод­ное серд­це. Воз­гре­вая его, я мо­лил­ся при­мер­но так, как бла­жен­ный Ав­гу­стин: "Ты - див­ный лук и ост­рый нож, силой Своей про­би­ва­ю­щий жест­кий пан­цирь че­ло­ве­че­ско­го серд­ца, прон­зи мое серд­це ко­пьем стрем­ле­ния к Тебе, чтобы го­во­ри­ла Тебе душа моя: "На­сы­ща­юсь Твоей лю­бо­вью, и от этой раны любви к Тебе денно и нощно льют­ся обиль­ные слезы. Утиши, Гос­по­ди, и укро­ти за­черст­вев­шую душу мою ост­рей­шим лез­ви­ем Своей любви, войди вглубь ее мо­гу­чей силой Своей, дай главе моей воду неис­ся­ка­ю­щую, гла­зам моим веч­но­те­ку­щие по­то­ки слез, чтобы я, охва­чен­ный без­мер­ной лю­бо­вью и стрем­ле­ни­ем ви­деть Твой пре­крас­ней­ший лик, все­гда рыдал, не при­ни­мая ни­ка­ко­го обо­льще­ния во время на­сто­я­ще­го жития, и спо­до­бил­ся со­зер­цать в Небес­ном Чер­то­ге воз­люб­лен­ней­ше­го и пре­крас­ней­ше­го Же­ни­ха - Гос­по­да и Бога моего... От­вер­зи уста души, жаж­ду­щей Тебя, к выш­ним по­то­кам Тво­е­го неис­ся­ка­е­мо­го на­сы­ще­ния, при­вле­кая к Себе - жи­во­му ис­точ­ни­ку. Боже мой, жизнь моя, чтобы от него, на­сколь­ко воз­мож­но, пить мне и жить во веки. О, Ис­точ­ник Жизни, на­пол­ни разум мой по­то­ком на­сла­жде­ния Тво­е­го, напои серд­це мое трез­вым вос­тор­гом любви Своей, чтобы от­влечь­ся мне от тщет­но­го и зем­но­го и вечно пом­нить лишь Тебя од­но­го..." И затем я по­вто­рял по силе своей ту мо­лит­ву, ко­то­рой обу­чил меня по­движ­ник. Сколь­ко вре­ме­ни я на­хо­дил­ся там, не могу вспом­нить. Это был мо­мент, когда оста­нав­ли­ва­ют­ся стрел­ки часов. Веч­ность оста­но­ви­ла время.

Давно ми­но­ва­ла пол­ночь. Я стал раз­ли­чать ка­ли­вы по­движ­ни­ков, ко­то­рые по­сте­пен­но на­чи­на­ли осве­щать­ся. Это под­ни­ма­лись ноч­ные со­ло­вьи, чтобы петь. "Ис­точ­ни­ки уми­ро­тво­ре­ния" - чтобы бе­жать и оро­шать жаж­ду­щую землю нашу. "Ог­нен­ные башни Горы" - чтобы осве­щать. "Бла­го­уха­ю­щие и услаж­да­ю­щие крины" - чтобы обла­го­ухать Все­лен­ную. Вско­ре из кел­лий за­зву­ча­ли их го­ло­са, пол­ные слез по­ка­я­ния и оза­ре­ния. Они под­ня­лись, чтобы сла­во­сло­вить Хри­ста и про­сить Его по­слать Свою Бо­же­ствен­ную бла­го­дать, Свою бо­га­тую ми­лость.

"Иису­се, кра­со­то необы­мен­ная и пре­крас­ней­шая, сла­во­слов­лю Тя, воле силу со­че­та­ва­ю­ща­го.
Иису­се, лю­бовь пре­вос­хо­дя­щая и все­во­жде­лен­ная, сла­во­слов­лю Тя, ос­но­ва­ния без­ко­неч­ных миров утвер­жда­ю­ща­го. Иису­се, путь, ис­ти­на и живот, бла­го­да­рю Тя, яко при­вел мя еси ко ис­тине бо­же­ствен­ных и жи­во­тво­ря­щих сло­вес Твоих. Иису­се, край­няя цель со­зер­ца­ния бла­жен­ных, бла­го­да­рю Тя, яко недо­стой­ную при­ро­ду нашу удо­сто­ил еси столь ве­ли­кия славы Твоея. Иису­се, свете, пре­выс­ший всех свет­ло­стей, ис­по­ве­ду­ю­ти­ся, яко во мраце греха пре­бы­ваю. Иису­се, по­след­ний из су­дя­щих, ис­по­ве­да­ю­ти­ся, яко ни­ко­ли­же, яко долж­но, лю­бо­вию Твоею уязв­ля­ю­ся. Иису­се, жи­во­тво­ря­щая и слад­чай­шая теп­ло­то, со­грей мя, хлад­на­го. Иису­се, звез­до­об­раз­ная и пре­свет­лая одеж­до, укра­си меня, об­на­жен­на­го. Иису­се, на­ча­ло, и сре­ди­на, и конец мой, очи­сти серд­це мое, да Тебе пред­ста­ну. Иису­се, вся Сый и выше всего Боже мой, яви мне лице Твое и спа­су­ся. Иису­се, еже паче ума, цела со­еди­не­на во мне самем об­ра­ще­ни­ем ума и мо­лит­вою по­ка­жи мя. Иису­се, та­ин­ство пре­не­ве­до­ма­го мол­ча­ния, со­де­лай мя пре­вы­ше вся­ка­го чув­ства и мысли. Иису­се, Сыне Божий, по­ми­луй мя".

Свя­тая Гора в эти часы пы­ла­ет. Диа­вол ры­ка­ет. Мо­на­хи дей­стви­тель­но со­еди­ня­ют­ся с Богом...